Неточные совпадения
Вскоре мать
начала энергично учить меня «гражданской» грамоте: купила книжки, и по одной из них — «Родному слову» — я одолел в несколько дней
премудрость чтения гражданской печати, но мать тотчас же предложила мне заучивать стихи на память, и с этого начались наши взаимные огорчения.
Учение о Софии утверждает
начало божественной
премудрости в тварном мире, в космосе и человечестве, оно не допускает абсолютного разрыва между Творцом и творением.
Но если грузин и добродушный Соловьев служили в курьезном образовании ума и души Любки смягчающим
началом против острых шипов житейской
премудрости и если Любка прощала педантизм Лихонина ради первой искренней и безграничной любви к нему и прощала так же охотно, как простила бы ему брань, побои или тяжелое преступление, — зато для нее искренним мучением и постоянной длительной тяготой были уроки Симановского.
Два разнородные
начала,
Тому равно подвластны мы,
Кого
премудрость указала, —
Нам быть глаголом идеала,
Тебе же быть глаголом тьмы!
Пан Кнышевский, кашлянувши несколько раз по обычаю дьячков, сказал:"Вельможные паны и благодетели!
Премудрость чтения и писания не ежедневно дается. Подобает
начать оную со дня пророка Наума, первого числа декемвриа месяца. Известно, что от дней Адама, праотца нашего, как его сын, так и все происшедшие от них народы и языки не иначе
начинали посылать детей в школу, как на пророка Наума, еже есть первого декемвриа; в иной же день
начало не умудрит детей. Сие творится во всей вселенной".
Мы, сыновья, получали имена, по-тогдашнему, по имени того дня, в который рождалися; а дочерей батенька желали иметь по числу добродетелей и
начали с
премудрости…
Вопрос, милостивые государи, для простого человека довольно затруднительный, но я, нечего делать,
начал и рассказал, как писано в Новегороде звездное небо, а потом стал излагать про киевское изображение в Софийском храме, где по сторонам бога Саваофа стоят седмь крылатых архистратигов, на Потемкина, разумеется, не похожих; а на порогах сени пророки и праотцы; ниже ступенью Моисей со скрижалию; еще ниже Аарон в митре и с жезлом прозябшим; на других ступенях царь Давид в венце, Исаия-пророк с хартией, Иезекииль с затворенными вратами, Даниил с камнем, и вокруг сих предстоятелей, указующих путь на небо, изображены дарования, коими сего славного пути человек достигать может, как-то: книга с семью печатями — дар
премудрости; седмисвещный подсвечник — дар разума; седмь очес — дар совета; седмь трубных рогов — дар крепости; десная рука посреди седми звезд — дар видения; седмь курильниц — дар благочестия; седмь молоний — дар страха божия.
Это
начало [Каббала, комментируя тексты: «В
начале (берешит) сотворил Бог», замечает: «берешит означает хокма (
премудрость, вторая из трех высших сефир), это значит, что мир существует чрез высшую и непроницаемую тайну хокмы», т. е. Софии (Sepher ha Sohar, trad, de Jean de Pauly, l, 3 b).], приемлющее в себя Слово, а в Нем и с Ним дары триипостасного Божества, является вместе с тем основой, в которой зачинается творение, оно и является, по Платону, «вечным образцом» творения.
Эта мысль утверждается и в откровениях книги «Притчей Соломоновых», где
Премудрость Божия говорит о себе: «Господь имел меня
началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони…
Растроганный народ
начал молиться почивающим в храме мощам святителя Никиты, печерского затворника; благоверного князя Владимира Ярославича и святой благоверной княгини Анны, матери его; приложился к Евангелию, писанному святым Пименом, и иконам Всемилостивого Спаса и
премудрости Божьей — Петра и Павла, затем вышел на паперть, поклонился праху архиерея Иоакима и, освобожденный и успокоенный пастырским словом, мирно разошелся по домам.
«Это
Премудрость Божья, которая есть Дева красоты и подобие Троицы, являет собою образ человека и ангела и
начало свое имеет в средоточии креста, подобно цветку, возросшему из духа Божия» [Там же, с. 71.].
Растроганный народ
начал молиться почивающим в храме мощам: святителя Никиты, печерского затворника, благоверной княгини Анны, матери его, приложился к Евангелию, писанному святым Пименом, и иконам Всемилостивого Спаса и
Премудрости Божией — Петра и Павла, затем вышел на паперть, поклонился праху архиерея Иоакима и, освеженный и успокоенный пастырским словом, мирно разошелся по домам.